Будущее биткоина, науки и космических запусков в России – откуда оно возьмётся, как обеспечит его наша экономика. Объясняет экономист Дмитрий Прокофьев.
Экономика в России в 2017 году выросла на два процента, а число космических запусков к этому времени сократилось в два раза. Словами года стали: реновация, биткоин и хайп. Об этих и других событиях ушедшего года «Фонтанка» продолжает спрашивать экспертов – и они дают совершенно разные ответы. Сатирик Михаил Жванецкий просто ждёт, когда «снизу постучат». Экономист Владислав Иноземцев объясняет, чем Путин 3.0 будет отличаться от президента, избранного 18 лет назад. Депутат Борис Вишневский считает, что Путина 3.0 не будет, его место займёт другой политик. Историк Алексей Миллер рассказывает, кто научил Путина подбирать преемников. Публицист Александр Невзоров ищет и находит «главного мерзавца страны». Политолог Валерий Соловей даёт прогнозы, которые опять сбудутся. Спортивный комментатор Геннадий Орлов обещает победы российских олимпийцев под любым флагом и без всякого допинга. Эстафету принимает и обсуждает итоги года с «Фонтанкой» экономист, историк, вице-президент Ленинградской областной торгово-промышленной палаты Дмитрий Прокофьев.
Дмитрий Андреевич, в конце 2017 года мы узнали, что в стране одновременно растёт ВВП и падает промышленное производство. Как такое может сочетаться в одной экономике?
А почему вы решили, что экономика у нас одна? У нас их две. Первая – это нефтегазовые компании, «Россия нефти», как точно выразился экономист Андрей Мовчан. А вторая – это всё, что не нефть. И вот там, где нефть, всё нормально. Цена на нефть стабилизировалась, любое повышение даёт приток нефтедолларов в бюджет и рост выручки нефтегазовых корпораций. Но всё остальное падает. Представьте себе, что так происходит в семье: один супруг зарабатывает всё больше, другой – всё меньше, но суммарно у них есть какой-то рост. Повышение цен на нефть поднимает сырьевую составляющую экономики и радует бюджет. Но всё остальное стагнирует.
Нельзя ли что-то сделать, чтобы эти два сосуда как-то лучше сообщались? Чтобы второй член семьи, если следовать вашему сравнению, устроился на работу получше, начал зарабатывать?
Так эта система ведь совершенно устраивает руководство страны.
- Нет, оно нам советует держаться. И сокращает расходы.
Оно же не на себя расходы сокращает, правда? Вот я недавно услышал новость от Bloomberg: Россия – страна с самым большим приростом долларовых миллионеров.
- А ещё наши сограждане купили рекордное количество «Бентли».
Вот-вот. Есть люди, у которых всё хорошо. И руководству кажется, что оно нашло такой «философский камень» роста. Госкорпорации получают прибыль, а ошибки их менеджмента компенсируются за счёт низких зарплат во всех отраслях, которые не связаны с сырьём. Но низкие зарплаты – значит, нет спроса. Потребительский спрос у нас обеспечивается импортом, и если нет спроса на импорт – значит, нет спроса на доллары. А нет спроса на доллары – золотовалютные резервы страны растут. Так что с их точки зрения – всё хорошо. Хотя долларами народ снова начал запасаться.
Как может существовать экономика, в которую никто не хочет инвестировать даже внутри страны? Это же как двигатель, который не получает топлива: он не может быть вечным и рано или поздно должен встать.
Двигатель нашей экономики – всё та же нефть. «Сосуды», о которых вы сказали, всё-таки сообщаются, и один всё время что-то подбрасывает в другой. В мире много примеров таких экономик.
- Какой бы вы предложили рецепт для экономики России?
Для любой экономики. Во-первых, нужен действительно независимый Центробанк, независимая от правительства финансовая система. В которую власти не могут вмешаться вообще никак. Во-вторых, нужно независимое судопроизводство. И механизмы реализации судебных решений, независимые от желания начальника.
- Ещё про независимую прессу скажите.
Если нет первых двух условий, остальное всё равно не получится. Ну а дальше – низкие налоги, простое их администрирование и прочие «мелочи».
- Этот рецепт многие повторяют, казалось бы – всё так просто…
Нет, это как раз очень трудно. Англичане свою реформу, после которой король отказался от вмешательства в финансы, а банковская система и суды стали от него независимы, называют Славной революцией. До неё был страх, что король своей властью может и долги обнулить, и суд вершить, а после неё сразу и ставки по кредитам упали.
У англичан ко времени Славной революции уже лет пятьсот парламент был. Нам сколько ещё Государственной думой любоваться, пока кредиты не подешевеют?
Сейчас как раз всё может происходить очень быстро. Но нет мотивации. У нас многие проблемы упираются в элементарный страх собственников просто предать огласке свои состояния. Посмотрите, какая нервная реакция у верхушки, когда кто-то рассказывает об их дворцах и самолётах. Казалось бы: если ты сам уверен, что владеешь всем по закону, почему так боишься огласки? По телевизору показывают человека, который держит миллионы в коробках из-под обуви. Он их там держит потому, что боится показать. Лучше бы он их пропил, растранжирил, прогулял по московским клубам – это всё равно было бы полезнее для экономики. Развивалась бы индустрия развлечений. Но нет – держит в коробках. Пока в этих людях будет этот страх – у нас будут наши проблемы. Потому что деньги в экономику не попадают.
- Вы предлагаете всеобщую финансовую амнистию, чтобы люди не боялись «отпустить» деньги в экономику?
Скорее, я предлагаю такую большую «сделку» между обществом и владельцами состояний, кем бы эти люди ни были.
- А вот есть политики, предлагающие другой способ: отнять неправедно нажитые состояния и поделить.
Приведу вам пример. Франция, ХIХ век, очередная революция. Палата депутатов принимает закон о национализации банка Ротшильдов: его богатства должны быть возвращены народу. Комиссары приходят к Ротшильду. Он спрашивает: а сколько претендентов? Ему отвечают: ну как – весь французский народ, все 30 миллионов. «Замечательно, – отвечает Ротшильд. – Согласен. Каждый французский гражданин может пройти в кассу и получить свои 8 франков». Комиссары обалдевают: как – 8 франков? Ну так, отвечает Ротшильд, если разделить на всех, то каждому по 8 франков и получится.
В России с 2012 года вдвое сократилось количество космических запусков: было 33 в год, а стало семнадцать. Государству так не хватает денег, что их экономят даже на космосе?
Они и не экономят деньги. Просто нет спроса на космические запуски.
- А у американцев есть спрос на коммерческие запуски?
У России сейчас нет объективных преимуществ, чтобы именно нам заказывали коммерческие запуски. Это отрасль, в которой все всех знают. И тот, кто хочет запустить спутник, прекрасно знает, почему в России упала ракета. Раз упала, два упала – и получается, что овчинка не стоит выделки. Запуски ведь надо страховать. Страховая компания спрашивает: ты чем полетишь? Илоном Маском? Окей, страховка стоит столько-то. Хочешь лететь с космодрома Восточный? Извини – сумма уже другая.
Это значит, что каждый российский спутник, запущенный в мировой океан, увеличивает цену будущих запусков, делая их менее рентабельными для заказчиков?
Конечно.
У меня для вас ещё немного статистики. Гражданин России в последний раз становился лауреатом Нобелевской премии в 2010 году. У нас был перерыв и больше, но то – в начале XX века из-за революций и войн. Что сейчас мешает развиваться российской науке?
Давайте посмотрим, кто были эти лауреаты в 2010 году.
- Константин Новосёлов и Андрей Гейм.
И работали они в Голландии и в Англии.
- Гейм уже был гражданином Нидерландов, но Новосёлов – российский.
Они оба уехали из России, просто в разное время. И это вопрос мотивации. Представьте: сидит где-то подросток с хорошими мозгами и читает в Интернете, что его соотечественник получил Нобелевскую премию. Как на это реагируют вокруг? Ну, премия. Ну, Нобелевская. Если вы хотите выращивать в стране будущих лауреатов, надо было за Новосёловым послать самолёт, предоставить ему самый большой зал в Москве, наградить высшим орденом, показывать его днём и ночью по телевизору как величайшую гордость страны. И со временем в стране выросло бы число подростков, которые понимают, что наукой заниматься – это круто. И родителей этих подростков. И начальников.
Мне кажется, наукой занимаются всё-таки по другим мотивам. Да и Нобелевская премия сама по себе – уже стимул.
А я и не говорю, что стимулировать надо людей науки. Стимулировать надо общество. Чтобы общество по-другому к науке относилось. Что сделал товарищ Сталин, когда захотел вернуть Капицу из Англии в СССР? Политбюро приняло специальное постановление «О Капице». Понятно, что таких людей, как Новосёлов, мотивирует не это. Но в обществе, желающем вырастить одного Новосёлова, должны расти тысячи подростков, которые захотят заниматься физикой. Это должно быть модно.
- Что мешает обратить на это внимание?
Есть железный индикатор, который показывает, что на самом деле интересно власти, что перспективно в стране: это места, в которые власть определяет своих детей. Вот, скажем, перед войной – куда товарищ Сталин отправил сыновей? Старшего – в артиллерийскую академию, младшего посадил на истребитель. Оба воевали, старший погиб. Старший сын Хрущёва воевал, погиб в воздушном бою. Сыновья Микояна воевали, один погиб, младший стал испытателем самолетов. О чём это говорит? Тогда было понятно, что армия – это важно, потому что вожди отправляют своих детей туда. Война закончилась – куда отправил своего сына Жданов? В науку. Юрий Жданов был серьёзным химиком. Сын Берии стал инженером-конструктором ракет. Как и младший сын Хрущёва. Они все тогда шли в науку. Народ понял: ага, наука – это то, куда вожди реально смотрят, это перспективно. А кем был сын Брежнева? Заместителем министра внешней торговли. И отвечал за строительство газопроводов. Кем был сын Андропова? Заместителем министра иностранных дел, отвечавшим за представительства по торговле газом и нефтью.
- И народ понял: в торговлю и в нефть.
К 1980-м годам народ понял: вот куда надо послать весь этот коммунизм, потому что смотрите, куда вожди определяют детей. Там и ищите будущее страны. Вот и сейчас, чтобы понять, как вожди видят будущее страны, надо взглянуть на их детей.
- Как взглянуть-то, если дети у них всё больше в других странах?
Вот именно. Или в правлении госкорпораций.
- Вы можете предсказать следующую тенденцию? Куда начнёт пристраивать детей новое поколение технократов?
А всё туда же. Ничего нового не появилось.
Вы знаете, какие слова признаны словами 2017 года? Реновация, биткоин и хайп. Про хайп я вас, пожалуй, спрашивать не буду…
Да, давайте про реновацию. Статистически в России 90 процентов всех инвестиций распределены на четыре направления: реновация в Москве, мост через пролив, газопровод «Сила Сибири» и какие-то ещё проекты на Дальнем Востоке. Всё. Остальное – это локальные проекты, при поддержке местных властей.
Как это? Это же всё проекты, которые не могут отбить инвестиций, они дохода не принесут. Они вообще убыточные.
Так они дохода и не приносят. Но есть такая идея у некоторых экономистов, читавших, видимо, учебник Кейнса в популярном изложении: если мы во что-то вкладываем деньги, они непременно дадут мультипликативный эффект. Вот строим мост – зарабатывают поставщики, скажем, лопат, что-то они себе потом купят.
- А не так?
Это действительно примерно так работало. В Африке в 1960-е годы. Строили там дорогу к морю – и это резко увеличивало ВВП на душу населения. До этого ВВП был 100 долларов, а тут стал сразу двести. Но мы же всё-таки не Африка.
- Поэтому надо инвестировать в заведомо убыточные проекты, вроде реновации?
В такие проекты инвестируют потому, что есть люди, которые обогащаются конкретно на этих проектах. Помните, был такой сталинский нарком – товарищ Каганович? Он говорил: у каждой аварии есть имя, отчество и фамилия. Так вот у каждого бюджетного миллиарда, потраченного на всякие мутные проекты, тоже есть имя, отчество и фамилия.
На втором месте по популярности – слово «биткоин». Почему у нас власти так невзлюбили криптовалюту? Разве это не способ получить независимость от доллара для страны?
Это способ получить независимость от рубля для людей. Почувствуйте разницу. Что так завораживает в биткоине? Ещё недавно «это» стоило 10 центов, и вдруг бабах – оно стоит десять тысяч долларов.
- И ещё то, что деньги получаются из ничего.
Не «из ничего», а из математического алгоритма, из электроэнергии, из технологий. И главное, что на него реально не могут повлиять власти. Это абсолютно независимая вещь. Но математику не обманешь. На самом деле, биткоин – просто некая учётная единица. Хотя в перспективе она может выполнять все функции денег. Она может служить средством расчёта, может служить средством накопления, может обеспечивать сделки.
- Что нужно, чтобы эта единица уже начала служить таким средством? Можно её сделать полноценными деньгами?
Это уже деньги.
- Нет, такими деньгами, которыми можно в магазине заплатить.
Деньгами может быть всё, что мы считаем таковыми. Почему какую-то ценность представляет бумажка в 100 рублей?
- Потому что у неё есть товарный эквивалент.
И потому, что мы знаем, что можем её на этот эквивалент обменять. Точно так же мы можем знать, что какие-то товары купим за криптовалюту. Чем больше людей захотят пользоваться биткоинами, тем больше это будет похоже на полноценные деньги. Взлёт биткоина будет обеспечен, если американское правительство вдруг решит собирать в них налоги. Хотя пока действительно не очень много людей готово им пользоваться.
Человек, который решит пользоваться криптовалютой, должен понимать, как эта штука устроена, откуда берётся?
Нет, ему достаточно знать, что неким количеством криптовалюты он может рассчитаться за какой-то товар. Когда-то банковский билет был просто долговой распиской, обязательством заёмщика рассчитаться с кредитором, например, золотом. Продавцу вообще не было разницы, кем отчеканена золотая монета. Важно было, что это настоящий кусочек золота. Потом стало понятно, что в расчётах можно обойтись без реального золота. Достаточно, чтобы заёмщик взял в руки такую расписку и фактически согласился обеспечить свой долг, кредитуя других заёмщиков. Передавая им свои, например, товары. Так пошёл круговорот денег. Поначалу деньги были «частные», то каждая контора пыталась предложить свои расчётные единицы. Шёл естественный отбор: долговые расписки банков, которые вели себя наиболее корректно, пользовались всё большим спросом. Всё то же самое со временем произойдёт и с криптовалютами. Спросом будут пользоваться те, которые станут вести себя наиболее корректно, то есть – не допустят переизбытка, обеспечат высокую скорость расчётов. И когда-нибудь они могут заменить привычные деньги.
Беседовала Ирина Тумакова, «Фонтанка.ру»
Будущее биткоина, науки и космических запусков в России – откуда оно возьмётся, как обеспечит его наша экономика. Объясняет экономист Дмитрий Прокофьев.
скриншот с сайта youtube
Экономика в России в 2017 году выросла на два процента, а число космических запусков к этому времени сократилось в два раза. Словами года стали: реновация, биткоин и хайп. Об этих и других событиях ушедшего года «Фонтанка» продолжает спрашивать экспертов – и они дают совершенно разные ответы. Сатирик просто ждёт, когда «снизу постучат». Экономист объясняет, чем Путин 3.0 будет отличаться от президента, избранного 18 лет назад. Депутат считает, что Путина 3.0 не будет, его место займёт другой политик. Историк рассказывает, кто научил Путина подбирать преемников. Публицист ищет и находит «главного мерзавца страны». Политолог даёт прогнозы, которые опять сбудутся. Спортивный комментатор обещает победы российских олимпийцев под любым флагом и без всякого допинга. Эстафету принимает и обсуждает итоги года с «Фонтанкой» экономист, историк, вице-президент Ленинградской областной торгово-промышленной палаты Дмитрий Прокофьев.
- Дмитрий Андреевич, в конце 2017 года мы узнали, что в стране одновременно растёт ВВП и падает промышленное производство. Как такое может сочетаться в одной экономике?
А почему вы решили, что экономика у нас одна? У нас их две. Первая – это нефтегазовые компании, «Россия нефти», как точно выразился экономист Андрей Мовчан. А вторая – это всё, что не нефть. И вот там, где нефть, всё нормально. Цена на нефть стабилизировалась, любое повышение даёт приток нефтедолларов в бюджет и рост выручки нефтегазовых корпораций. Но всё остальное падает. Представьте себе, что так происходит в семье: один супруг зарабатывает всё больше, другой – всё меньше, но суммарно у них есть какой-то рост. Повышение цен на нефть поднимает сырьевую составляющую экономики и радует бюджет. Но всё остальное стагнирует.
- Нельзя ли что-то сделать, чтобы эти два сосуда как-то лучше сообщались? Чтобы второй член семьи, если следовать вашему сравнению, устроился на работу получше, начал зарабатывать?
Так эта система ведь совершенно устраивает руководство страны.
- Нет, оно нам советует держаться. И сокращает расходы.
Оно же не на себя расходы сокращает, правда? Вот я недавно услышал новость от Bloomberg: Россия – страна с самым большим приростом долларовых миллионеров.
- А ещё наши сограждане купили рекордное количество «Бентли».
Вот-вот. Есть люди, у которых всё хорошо. И руководству кажется, что оно нашло такой «философский камень» роста. Госкорпорации получают прибыль, а ошибки их менеджмента компенсируются за счёт низких зарплат во всех отраслях, которые не связаны с сырьём. Но низкие зарплаты – значит, нет спроса. Потребительский спрос у нас обеспечивается импортом, и если нет спроса на импорт – значит, нет спроса на доллары. А нет спроса на доллары – золотовалютные резервы страны растут. Так что с их точки зрения – всё хорошо. Хотя долларами народ снова начал запасаться.
- Как может существовать экономика, в которую никто не хочет инвестировать даже внутри страны? Это же как двигатель, который не получает топлива: он не может быть вечным и рано или поздно должен встать.
Двигатель нашей экономики – всё та же нефть. «Сосуды», о которых вы сказали, всё-таки сообщаются, и один всё время что-то подбрасывает в другой. В мире много примеров таких экономик.
- Какой бы вы предложили рецепт для экономики России?
Для любой экономики. Во-первых, нужен действительно независимый Центробанк, независимая от правительства финансовая система. В которую власти не могут вмешаться вообще никак. Во-вторых, нужно независимое судопроизводство. И механизмы реализации судебных решений, независимые от желания начальника.
- Ещё про независимую прессу скажите.
Если нет первых двух условий, остальное всё равно не получится. Ну а дальше – низкие налоги, простое их администрирование и прочие «мелочи».
- Этот рецепт многие повторяют, казалось бы – всё так просто…
Нет, это как раз очень трудно. Англичане свою реформу, после которой король отказался от вмешательства в финансы, а банковская система и суды стали от него независимы, называют Славной революцией. До неё был страх, что король своей властью может и долги обнулить, и суд вершить, а после неё сразу и ставки по кредитам упали.
- У англичан ко времени Славной революции уже лет пятьсот парламент был. Нам сколько ещё Государственной думой любоваться, пока кредиты не подешевеют?
Сейчас как раз всё может происходить очень быстро. Но нет мотивации. У нас многие проблемы упираются в элементарный страх собственников просто предать огласке свои состояния. Посмотрите, какая нервная реакция у верхушки, когда кто-то рассказывает об их дворцах и самолётах. Казалось бы: если ты сам уверен, что владеешь всем по закону, почему так боишься огласки? По телевизору показывают человека, который держит миллионы в коробках из-под обуви. Он их там держит потому, что боится показать. Лучше бы он их пропил, растранжирил, прогулял по московским клубам – это всё равно было бы полезнее для экономики. Развивалась бы индустрия развлечений. Но нет – держит в коробках. Пока в этих людях будет этот страх – у нас будут наши проблемы. Потому что деньги в экономику не попадают.
- Вы предлагаете всеобщую финансовую амнистию, чтобы люди не боялись «отпустить» деньги в экономику?
Скорее, я предлагаю такую большую «сделку» между обществом и владельцами состояний, кем бы эти люди ни были.
- А вот есть политики, предлагающие другой способ: отнять неправедно нажитые состояния и поделить.
Приведу вам пример. Франция, ХIХ век, очередная революция. Палата депутатов принимает закон о национализации банка Ротшильдов: его богатства должны быть возвращены народу. Комиссары приходят к Ротшильду. Он спрашивает: а сколько претендентов? Ему отвечают: ну как – весь французский народ, все 30 миллионов. «Замечательно, – отвечает Ротшильд. – Согласен. Каждый французский гражданин может пройти в кассу и получить свои 8 франков». Комиссары обалдевают: как – 8 франков? Ну так, отвечает Ротшильд, если разделить на всех, то каждому по 8 франков и получится.
- В России с 2012 года вдвое сократилось количество космических запусков: было 33 в год, а стало семнадцать. Государству так не хватает денег, что их экономят даже на космосе?
Они и не экономят деньги. Просто нет спроса на космические запуски.
- А у американцев есть спрос на коммерческие запуски?
У России сейчас нет объективных преимуществ, чтобы именно нам заказывали коммерческие запуски. Это отрасль, в которой все всех знают. И тот, кто хочет запустить спутник, прекрасно знает, почему в России упала ракета. Раз упала, два упала – и получается, что овчинка не стоит выделки. Запуски ведь надо страховать. Страховая компания спрашивает: ты чем полетишь? Илоном Маском? Окей, страховка стоит столько-то. Хочешь лететь с космодрома Восточный? Извини – сумма уже другая.
- Это значит, что каждый российский спутник, запущенный в мировой океан, увеличивает цену будущих запусков, делая их менее рентабельными для заказчиков?
Конечно.
- У меня для вас ещё немного статистики. Гражданин России в последний раз становился лауреатом Нобелевской премии в 2010 году. У нас был перерыв и больше, но то – в начале XX века из-за революций и войн. Что сейчас мешает развиваться российской науке?
Давайте посмотрим, кто были эти лауреаты в 2010 году.
- Константин Новосёлов и Андрей Гейм.
И работали они в Голландии и в Англии.
- Гейм уже был гражданином Нидерландов, но Новосёлов – российский.
Они оба уехали из России, просто в разное время. И это вопрос мотивации. Представьте: сидит где-то подросток с хорошими мозгами и читает в Интернете, что его соотечественник получил Нобелевскую премию. Как на это реагируют вокруг? Ну, премия. Ну, Нобелевская. Если вы хотите выращивать в стране будущих лауреатов, надо было за Новосёловым послать самолёт, предоставить ему самый большой зал в Москве, наградить высшим орденом, показывать его днём и ночью по телевизору как величайшую гордость страны. И со временем в стране выросло бы число подростков, которые понимают, что наукой заниматься – это круто. И родителей этих подростков. И начальников.
- Мне кажется, наукой занимаются всё-таки по другим мотивам. Да и Нобелевская премия сама по себе – уже стимул.
А я и не говорю, что стимулировать надо людей науки. Стимулировать надо общество. Чтобы общество по-другому к науке относилось. Что сделал товарищ Сталин, когда захотел вернуть Капицу из Англии в СССР? Политбюро приняло специальное постановление «О Капице». Понятно, что таких людей, как Новосёлов, мотивирует не это. Но в обществе, желающем вырастить одного Новосёлова, должны расти тысячи подростков, которые захотят заниматься физикой. Это должно быть модно.
- Что мешает обратить на это внимание?
Есть железный индикатор, который показывает, что на самом деле интересно власти, что перспективно в стране: это места, в которые власть определяет своих детей. Вот, скажем, перед войной – куда товарищ Сталин отправил сыновей? Старшего – в артиллерийскую академию, младшего посадил на истребитель. Оба воевали, старший погиб. Старший сын Хрущёва воевал, погиб в воздушном бою. Сыновья Микояна воевали, один погиб, младший стал испытателем самолетов. О чём это говорит? Тогда было понятно, что армия – это важно, потому что вожди отправляют своих детей туда. Война закончилась – куда отправил своего сына Жданов? В науку. Юрий Жданов был серьёзным химиком. Сын Берии стал инженером-конструктором ракет. Как и младший сын Хрущёва. Они все тогда шли в науку. Народ понял: ага, наука – это то, куда вожди реально смотрят, это перспективно. А кем был сын Брежнева? Заместителем министра внешней торговли. И отвечал за строительство газопроводов. Кем был сын Андропова? Заместителем министра иностранных дел, отвечавшим за представительства по торговле газом и нефтью.
- И народ понял: в торговлю и в нефть.
К 1980-м годам народ понял: вот куда надо послать весь этот коммунизм, потому что смотрите, куда вожди определяют детей. Там и ищите будущее страны. Вот и сейчас, чтобы понять, как вожди видят будущее страны, надо взглянуть на их детей.
- Как взглянуть-то, если дети у них всё больше в других странах?
Вот именно. Или в правлении госкорпораций.
- Вы можете предсказать следующую тенденцию? Куда начнёт пристраивать детей новое поколение технократов?
А всё туда же. Ничего нового не появилось.
- Вы знаете, какие слова признаны словами 2017 года? Реновация, биткоин и хайп. Про хайп я вас, пожалуй, спрашивать не буду…
Да, давайте про реновацию. Статистически в России 90 процентов всех инвестиций распределены на четыре направления: реновация в Москве, мост через пролив, газопровод «Сила Сибири» и какие-то ещё проекты на Дальнем Востоке. Всё. Остальное – это локальные проекты, при поддержке местных властей.
- Как это? Это же всё проекты, которые не могут отбить инвестиций, они дохода не принесут. Они вообще убыточные.
Так они дохода и не приносят. Но есть такая идея у некоторых экономистов, читавших, видимо, учебник Кейнса в популярном изложении: если мы во что-то вкладываем деньги, они непременно дадут мультипликативный эффект. Вот строим мост – зарабатывают поставщики, скажем, лопат, что-то они себе потом купят.
- А не так?
Это действительно примерно так работало. В Африке в 1960-е годы. Строили там дорогу к морю – и это резко увеличивало ВВП на душу населения. До этого ВВП был 100 долларов, а тут стал сразу двести. Но мы же всё-таки не Африка.
- Поэтому надо инвестировать в заведомо убыточные проекты, вроде реновации?
В такие проекты инвестируют потому, что есть люди, которые обогащаются конкретно на этих проектах. Помните, был такой сталинский нарком – товарищ Каганович? Он говорил: у каждой аварии есть имя, отчество и фамилия. Так вот у каждого бюджетного миллиарда, потраченного на всякие мутные проекты, тоже есть имя, отчество и фамилия.
- На втором месте по популярности – слово «биткоин». Почему у нас власти так невзлюбили криптовалюту? Разве это не способ получить независимость от доллара для страны?
Это способ получить независимость от рубля для людей. Почувствуйте разницу. Что так завораживает в биткоине? Ещё недавно «это» стоило 10 центов, и вдруг бабах – оно стоит десять тысяч долларов.
- И ещё то, что деньги получаются из ничего.
Не «из ничего», а из математического алгоритма, из электроэнергии, из технологий. И главное, что на него реально не могут повлиять власти. Это абсолютно независимая вещь. Но математику не обманешь. На самом деле, биткоин – просто некая учётная единица. Хотя в перспективе она может выполнять все функции денег. Она может служить средством расчёта, может служить средством накопления, может обеспечивать сделки.
- Что нужно, чтобы эта единица уже начала служить таким средством? Можно её сделать полноценными деньгами?
Это уже деньги.
- Нет, такими деньгами, которыми можно в магазине заплатить.
Деньгами может быть всё, что мы считаем таковыми. Почему какую-то ценность представляет бумажка в 100 рублей?
- Потому что у неё есть товарный эквивалент.
И потому, что мы знаем, что можем её на этот эквивалент обменять. Точно так же мы можем знать, что какие-то товары купим за криптовалюту. Чем больше людей захотят пользоваться биткоинами, тем больше это будет похоже на полноценные деньги. Взлёт биткоина будет обеспечен, если американское правительство вдруг решит собирать в них налоги. Хотя пока действительно не очень много людей готово им пользоваться.
- Человек, который решит пользоваться криптовалютой, должен понимать, как эта штука устроена, откуда берётся?
Нет, ему достаточно знать, что неким количеством криптовалюты он может рассчитаться за какой-то товар. Когда-то банковский билет был просто долговой распиской, обязательством заёмщика рассчитаться с кредитором, например, золотом. Продавцу вообще не было разницы, кем отчеканена золотая монета. Важно было, что это настоящий кусочек золота. Потом стало понятно, что в расчётах можно обойтись без реального золота. Достаточно, чтобы заёмщик взял в руки такую расписку и фактически согласился обеспечить свой долг, кредитуя других заёмщиков. Передавая им свои, например, товары. Так пошёл круговорот денег. Поначалу деньги были «частные», то каждая контора пыталась предложить свои расчётные единицы. Шёл естественный отбор: долговые расписки банков, которые вели себя наиболее корректно, пользовались всё большим спросом. Всё то же самое со временем произойдёт и с криптовалютами. Спросом будут пользоваться те, которые станут вести себя наиболее корректно, то есть – не допустят переизбытка, обеспечат высокую скорость расчётов. И когда-нибудь они могут заменить привычные деньги.
Беседовала Ирина Тумакова, «Фонтанка.ру»
Вице президент Ленинградской областной торгово-промышленной палаты
Публицист и экономический обозреватель, печатался в газетах «Санкт-Петербургские ведомости», «Петербургский курьер», журнале «Top-Manager» и других. Постоянный колумнист газеты «Деловой Петербург».
Экономист, Master of Science International Management (Бургундская высшая школа бизнеса, Франция). Окончил Президентскую программу подготовки кадров.
Родился в 1970 году, в Ленинграде. В 1990-е годы работал в службе перевозок аэропорта «Пулково». С 2000 года занимается консультационной деятельностью в сфере маркетинга. С 2001 года ведет преподавательскую деятельность в сфере маркетинга, читал курсы в Международном банковском институте, Межрегиональном Институте экономики и права, Академии управления и экономики, Российской академии народного хозяйства и государственной службы.
Автор ряда статей, посвященных проблемам управления маркетинговой деятельностью предприятий. С 2007 по 2009 год - редактор отдела журнала «Профессия - директор». С 2009 года -колумнист газеты «Деловой Петербург». С июля 2012 года - вице-президент Ленинградской торгово-промышленной палаты.
Беседа экономиста, историка, вице-президента Ленинградской областной торгово-промышленной палаты Дмитрия Прокофьева с корреспондентом издания «Фонтанка.ру» Ириной Тумаковой.Дмитрий Андреевич, в конце 2017 года мы узнали, что в стране одновременно растёт ВВП и падает промышленное производство. Как такое может сочетаться в одной экономике?
А почему вы решили, что экономика у нас одна? У нас их две. Первая - это нефтегазовые компании, «Россия нефти», как точно выразился экономист Андрей Мовчан. А вторая - это всё, что не нефть. И вот там, где нефть, всё нормально. Цена на нефть стабилизировалась, любое повышение даёт приток нефтедолларов в бюджет и рост выручки нефтегазовых корпораций. Но всё остальное падает. Представьте себе, что так происходит в семье: один супруг зарабатывает всё больше, другой - всё меньше, но суммарно у них есть какой-то рост. Повышение цен на нефть поднимает сырьевую составляющую экономики и радует бюджет. Но всё остальное стагнирует.
Нельзя ли что-то сделать, чтобы эти два сосуда как-то лучше сообщались? Чтобы второй член семьи, если следовать вашему сравнению, устроился на работу получше, начал зарабатывать?
Так эта система ведь совершенно устраивает руководство страны.
- Нет, оно нам советует держаться. И сокращает расходы.
Оно же не на себя расходы сокращает, правда? Вот я недавно услышал новость от Bloomberg: Россия - страна с самым большим приростом долларовых миллионеров.
- А ещё наши сограждане купили рекордное количество «Бентли».
Вот-вот. Есть люди, у которых всё хорошо. И руководству кажется, что оно нашло такой «философский камень» роста. Госкорпорации получают прибыль, а ошибки их менеджмента компенсируются за счёт низких зарплат во всех отраслях, которые не связаны с сырьём. Но низкие зарплаты - значит, нет спроса. Потребительский спрос у нас обеспечивается импортом, и если нет спроса на импорт - значит, нет спроса на доллары. А нет спроса на доллары - золотовалютные резервы страны растут. Так что с их точки зрения - всё хорошо. Хотя долларами народ снова начал запасаться.
Как может существовать экономика, в которую никто не хочет инвестировать даже внутри страны? Это же как двигатель, который не получает топлива: он не может быть вечным и рано или поздно должен встать.
Двигатель нашей экономики - всё та же нефть. «Сосуды», о которых вы сказали, всё-таки сообщаются, и один всё время что-то подбрасывает в другой. В мире много примеров таких экономик.
- Какой бы вы предложили рецепт для экономики России?
Для любой экономики. Во-первых, нужен действительно независимый Центробанк, независимая от правительства финансовая система. В которую власти не могут вмешаться вообще никак. Во-вторых, нужно независимое судопроизводство. И механизмы реализации судебных решений, независимые от желания начальника.
- Ещё про независимую прессу скажите.
Если нет первых двух условий, остальное всё равно не получится. Ну а дальше - низкие налоги, простое их администрирование и прочие «мелочи».
- Этот рецепт многие повторяют, казалось бы - всё так просто…
Нет, это как раз очень трудно. Англичане свою реформу, после которой король отказался от вмешательства в финансы, а банковская система и суды стали от него независимы, называют Славной революцией. До неё был страх, что король своей властью может и долги обнулить, и суд вершить, а после неё сразу и ставки по кредитам упали.
У англичан ко времени Славной революции уже лет пятьсот парламент был. Нам сколько ещё Государственной думой любоваться, пока кредиты не подешевеют?
Сейчас как раз всё может происходить очень быстро. Но нет мотивации. У нас многие проблемы упираются в элементарный страх собственников просто предать огласке свои состояния. Посмотрите, какая нервная реакция у верхушки, когда кто-то рассказывает об их дворцах и самолётах. Казалось бы: если ты сам уверен, что владеешь всем по закону, почему так боишься огласки? По телевизору показывают человека, который держит миллионы в коробках из-под обуви. Он их там держит потому, что боится показать. Лучше бы он их пропил, растранжирил, прогулял по московским клубам - это всё равно было бы полезнее для экономики. Развивалась бы индустрия развлечений. Но нет - держит в коробках. Пока в этих людях будет этот страх - у нас будут наши проблемы. Потому что деньги в экономику не попадают.
- Вы предлагаете всеобщую финансовую амнистию, чтобы люди не боялись «отпустить» деньги в экономику?
Скорее, я предлагаю такую большую «сделку» между обществом и владельцами состояний, кем бы эти люди ни были.
- А вот есть политики, предлагающие другой способ: отнять неправедно нажитые состояния и поделить.
Приведу вам пример. Франция, ХIХ век, очередная революция. Палата депутатов принимает закон о национализации банка Ротшильдов: его богатства должны быть возвращены народу. Комиссары приходят к Ротшильду. Он спрашивает: а сколько претендентов? Ему отвечают: ну как - весь французский народ, все 30 миллионов. «Замечательно, - отвечает Ротшильд. - Согласен. Каждый французский гражданин может пройти в кассу и получить свои 8 франков». Комиссары обалдевают: как - 8 франков? Ну так, отвечает Ротшильд, если разделить на всех, то каждому по 8 франков и получится.
В России с 2012 года вдвое сократилось количество космических запусков: было 33 в год, а стало семнадцать. Государству так не хватает денег, что их экономят даже на космосе?
Они и не экономят деньги. Просто нет спроса на космические запуски.
- А у американцев есть спрос на коммерческие запуски?
У России сейчас нет объективных преимуществ, чтобы именно нам заказывали коммерческие запуски. Это отрасль, в которой все всех знают. И тот, кто хочет запустить спутник, прекрасно знает, почему в России упала ракета. Раз упала, два упала - и получается, что овчинка не стоит выделки. Запуски ведь надо страховать. Страховая компания спрашивает: ты чем полетишь? Илоном Маском? Окей, страховка стоит столько-то. Хочешь лететь с космодрома Восточный? Извини - сумма уже другая.
Это значит, что каждый российский спутник, запущенный в мировой океан, увеличивает цену будущих запусков, делая их менее рентабельными для заказчиков?
Конечно.
У меня для вас ещё немного статистики. Гражданин России в последний раз становился лауреатом Нобелевской премии в 2010 году. У нас был перерыв и больше, но то - в начале XX века из-за революций и войн. Что сейчас мешает развиваться российской науке?
Давайте посмотрим, кто были эти лауреаты в 2010 году.
- Константин Новосёлов и Андрей Гейм.
И работали они в Голландии и в Англии.
- Гейм уже был гражданином Нидерландов, но Новосёлов - российский.
Они оба уехали из России, просто в разное время. И это вопрос мотивации. Представьте: сидит где-то подросток с хорошими мозгами и читает в Интернете, что его соотечественник получил Нобелевскую премию. Как на это реагируют вокруг? Ну, премия. Ну, Нобелевская. Если вы хотите выращивать в стране будущих лауреатов, надо было за Новосёловым послать самолёт, предоставить ему самый большой зал в Москве, наградить высшим орденом, показывать его днём и ночью по телевизору как величайшую гордость страны. И со временем в стране выросло бы число подростков, которые понимают, что наукой заниматься - это круто. И родителей этих подростков. И начальников.
- Мне кажется, наукой занимаются всё-таки по другим мотивам. Да и Нобелевская премия сама по себе - уже стимул.
А я и не говорю, что стимулировать надо людей науки. Стимулировать надо общество. Чтобы общество по-другому к науке относилось. Что сделал товарищ Сталин, когда захотел вернуть Капицу из Англии в СССР? Политбюро приняло специальное постановление «О Капице». Понятно, что таких людей, как Новосёлов, мотивирует не это. Но в обществе, желающем вырастить одного Новосёлова, должны расти тысячи подростков, которые захотят заниматься физикой. Это должно быть модно.
- Что мешает обратить на это внимание?
Есть железный индикатор, который показывает, что на самом деле интересно власти, что перспективно в стране: это места, в которые власть определяет своих детей. Вот, скажем, перед войной - куда товарищ Сталин отправил сыновей? Старшего - в артиллерийскую академию, младшего посадил на истребитель. Оба воевали, старший погиб. Старший сын Хрущёва воевал, погиб в воздушном бою. Сыновья Микояна воевали, один погиб, младший стал испытателем самолетов. О чём это говорит? Тогда было понятно, что армия - это важно, потому что вожди отправляют своих детей туда. Война закончилась - куда отправил своего сына Жданов? В науку. Юрий Жданов был серьёзным химиком. Сын Берии стал инженером-конструктором ракет. Как и младший сын Хрущёва. Они все тогда шли в науку. Народ понял: ага, наука - это то, куда вожди реально смотрят, это перспективно. А кем был сын Брежнева? Заместителем министра внешней торговли. И отвечал за строительство газопроводов. Кем был сын Андропова? Заместителем министра иностранных дел, отвечавшим за представительства по торговле газом и нефтью.
- И народ понял: в торговлю и в нефть.
К 1980-м годам народ понял: вот куда надо послать весь этот коммунизм, потому что смотрите, куда вожди определяют детей. Там и ищите будущее страны. Вот и сейчас, чтобы понять, как вожди видят будущее страны, надо взглянуть на их детей.
- Как взглянуть-то, если дети у них всё больше в других странах?
Вот именно. Или в правлении госкорпораций.
- Вы можете предсказать следующую тенденцию? Куда начнёт пристраивать детей новое поколение технократов?
А всё туда же. Ничего нового не появилось.
Вы знаете, какие слова признаны словами 2017 года? Реновация, биткоин и хайп. Про хайп я вас, пожалуй, спрашивать не буду…
Да, давайте про реновацию. Статистически в России 90 процентов всех инвестиций распределены на четыре направления: реновация в Москве, мост через пролив, газопровод «Сила Сибири» и какие-то ещё проекты на Дальнем Востоке. Всё. Остальное - это локальные проекты, при поддержке местных властей.
Как это? Это же всё проекты, которые не могут отбить инвестиций, они дохода не принесут. Они вообще убыточные.
Так они дохода и не приносят. Но есть такая идея у некоторых экономистов, читавших, видимо, учебник Кейнса в популярном изложении: если мы во что-то вкладываем деньги, они непременно дадут мультипликативный эффект. Вот строим мост - зарабатывают поставщики, скажем, лопат, что-то они себе потом купят.
- А не так?
Это действительно примерно так работало. В Африке в 1960-е годы. Строили там дорогу к морю - и это резко увеличивало ВВП на душу населения. До этого ВВП был 100 долларов, а тут стал сразу двести. Но мы же всё-таки не Африка.
- Поэтому надо инвестировать в заведомо убыточные проекты, вроде реновации?
В такие проекты инвестируют потому, что есть люди, которые обогащаются конкретно на этих проектах. Помните, был такой сталинский нарком - товарищ Каганович? Он говорил: у каждой аварии есть имя, отчество и фамилия. Так вот у каждого бюджетного миллиарда, потраченного на всякие мутные проекты, тоже есть имя, отчество и фамилия.
На втором месте по популярности - слово «биткоин». Почему у нас власти так невзлюбили криптовалюту? Разве это не способ получить независимость от доллара для страны?
Это способ получить независимость от рубля для людей. Почувствуйте разницу. Что так завораживает в биткоине? Ещё недавно «это» стоило 10 центов, и вдруг бабах - оно стоит десять тысяч долларов.
- И ещё то, что деньги получаются из ничего.
Не «из ничего», а из математического алгоритма, из электроэнергии, из технологий. И главное, что на него реально не могут повлиять власти. Это абсолютно независимая вещь. Но математику не обманешь. На самом деле, биткоин - просто некая учётная единица. Хотя в перспективе она может выполнять все функции денег. Она может служить средством расчёта, может служить средством накопления, может обеспечивать сделки.
- Что нужно, чтобы эта единица уже начала служить таким средством? Можно её сделать полноценными деньгами?
Это уже деньги.
- Нет, такими деньгами, которыми можно в магазине заплатить.
Деньгами может быть всё, что мы считаем таковыми. Почему какую-то ценность представляет бумажка в 100 рублей?
- Потому что у неё есть товарный эквивалент.
И потому, что мы знаем, что можем её на этот эквивалент обменять. Точно так же мы можем знать, что какие-то товары купим за криптовалюту. Чем больше людей захотят пользоваться биткоинами, тем больше это будет похоже на полноценные деньги. Взлёт биткоина будет обеспечен, если американское правительство вдруг решит собирать в них налоги. Хотя пока действительно не очень много людей готово им пользоваться.
Человек, который решит пользоваться криптовалютой, должен понимать, как эта штука устроена, откуда берётся?
Нет, ему достаточно знать, что неким количеством криптовалюты он может рассчитаться за какой-то товар. Когда-то банковский билет был просто долговой распиской, обязательством заёмщика рассчитаться с кредитором, например, золотом. Продавцу вообще не было разницы, кем отчеканена золотая монета. Важно было, что это настоящий кусочек золота. Потом стало понятно, что в расчётах можно обойтись без реального золота. Достаточно, чтобы заёмщик взял в руки такую расписку и фактически согласился обеспечить свой долг, кредитуя других заёмщиков. Передавая им свои, например, товары. Так пошёл круговорот денег. Поначалу деньги были «частные», то каждая контора пыталась предложить свои расчётные единицы. Шёл естественный отбор: долговые расписки банков, которые вели себя наиболее корректно, пользовались всё большим спросом. Всё то же самое со временем произойдёт и с криптовалютами. Спросом будут пользоваться те, которые станут вести себя наиболее корректно, то есть - не допустят переизбытка, обеспечат высокую скорость расчётов. И когда-нибудь они могут заменить привычные деньги.
Вице-президент Ленинградской областной торгово-промышленной палаты
октябрь 2012 года
С ДМИТРИЕМ ПРОКОФЬЕВЫМ БЕСЕДОВАЛ ДИРЕКТОР ФОНДА СИРИКОЭЛО ЕВГЕНИЙ ЯБЛОКОВ
Дмитрий, я знаю, что Вы закончили Президентскую Программу в 1999 году и входите в первую сотню выпускников.
Если мне память не изменяет, в первые четыре сотни, судя по номеру диплома.
Гордитесь этим?
Да. Я считаю, что это был, на тот момент, очень удачный опыт, который действительно много мне дал.
А что побудило Вас поступать на Программу?
Это было очень удачное стечение обстоятельств для меня, потому что до этого я учился в Нидерландах, и мое участие в Президентской программе стало своеобразным продолжением моего обучения в Амстердаме.
Это было бизнес-образование?
Да, это было бизнес-образование, я стажировался в амстердамском аэропорту и писал диплом на тему «Неавиационные доходы аэропортов», это чистый маркетинг. И вот с той стороны, с голландской, они рекомендовали меня для участия вот в этой Президентской программе. Предполагалось, что я продолжу образование в Голландии, но обстоятельства сложились так, что я попал в Великобританию… И сначала это был университет Волвергэмптона, его бизнес-школа и стажировка в Шотландии, в аэропорту Глазго.
Соответственно, стажировка по Президентской программе у Вас состоялась в Англии?
Да. Голландцы рекомендовали меня для участия в Президентской программе, и я поехал в Англию.
Получается, что обстоятельства сложились очень удачно?
Все получилось очень удачно. Надо отдать должное, что там была очень удачная, сильная группа, с которой я поехал. Я поддерживаю до сих пор отношения с Андреем Алтуховым, который является значительной фигурой в издательском деле, в вопросах энергосбережения, энергоаудита. Он издает серию журналов на эту тему и является экспертом наших властей по вопросам энергетики. До сих пор мы с ним поддерживаем отношения, мы познакомились тогда на Президентской программе.
Как Программа повлияла на развитие Вашей дальнейшей карьеры?
Я, в хорошем смысле этого слова, «кормился» с этой Программы много лет, потому что, благодаря тому, что я её окончил, я познакомился с Владиславом Львовичем Расковаловым, и он мне сделал такое предложение, сказал: «Не хочешь ли попробовать преподавать?». Причём, я совершенно преподавать не собирался, не представлял себе, как это делается, и это в голову не приходило. Однако получилось. И я начал преподавать для тех, кто получает второе образование, специальную подготовку. Был такой институт «Перспектива», где проходили переподготовку бывшие военнослужащие. Там я начал преподавать маркетинг. А потом покатилось… В Академии Международного Банка, в Академии Народного Хозяйства. Я стал достаточно известным в своей сфере.
И сейчас тоже преподаете?
Ну, сейчас в меньшей степени. Но, до сих пор, конечно, я читаю лекции, какие-то специальные курсы, мастер-классы.
Можно сказать, что Президентская программа в данном случае Вас подтолкнула…
Да, да. Президентская программа, скажем так, дала нашей экономике ещё одного очень хорошего преподавателя маркетинга. И потом, через вот это преподавание я пришел в журналистику и в экономическую, политическую публицистику и, собственно, стал ещё и журналистом.
То есть, получилась настоящая переподготовка?
Да, да, да! Здесь, на самом деле, результат этой Программы был не только в том, что были получены какие-то новые знания… В принципе, базовые какие-то вещи, это всё то, что я знал… Но вот то, что раскрытие потенциала человеческого, способностей, вот это да. Основная задача Программы, как мне представляется, это не просто получение специальных знаний, это еще и получение определённых навыков и раскрытие человеческого потенциала. Вот это очень важно! Вот мой пример – это классический случай, когда у человека после Программы действительно поменялась судьба. В определённой степени.
Какой у Вас был проект во время обучения на Президентской программе, тема дипломной работы?
Тема работы была как раз связана с реорганизацией компании, с которой я тогда сотрудничал. Речь шла о внедрении тех механизмов управления и планирования, которым меня тогда действительно научили в Британии. И надо сказать, что за последние десять лет какие-то вещи отточились уже до бритвенной остроты, и те приёмы и механизмы, которые я освоил, я с успехом применял и на собственной практике, и в компаниях клиентов, с которыми я сотрудничал. Я стал активным бизнес консультантом, и это приносило успех. Вроде бы, простые организационные приёмы, нет там никаких особых секретов… Но они оказались очень эффективными, если их правильно применять.
Вы считаете проект реализованным?
Да, безусловно, безусловно. В этом отношении мне повезло.
Насколько, по Вашему мнению, Программа эффективна и полезна для молодых руководителей?
Очень полезна. Но как любой инструмент, она полезна, если им правильно пользоваться. Президентская программа, я считаю, – это инструмент для раскрытия ваших способностей. Да, получение знаний очень важно, но гораздо важнее, если вы относитесь к Программе – есть в английском языке такое понятие «challenge» – как к определённому вызову, который вы должны преодолеть, и через преодоление этого вызова вы раскрываете свои способности, свой потенциал и действительно можете поменять судьбу, в хорошем смысле.
Сегодня Президентской программе 15 лет. Это, в общем-то, большой срок. Нуждается ли она в корректировках с учётом той экономической, социальной и политической ситуации, которая сейчас в стране?
Мне представляется, что Программу всё-таки не достаточно знают. И, конечно, эти корректировки могли бы быть направлены на повышение престижа Программы, на её определённую трансформацию. Так как получилось, что я учился на Западе трижды и последнюю свою магистерскую степень – очную – получил во Франции весной этого года, то могу сказать, что западные ВУЗы, западные бизнес школы и университеты очень сильно трансформируются в соответствии с теми вызовами, требованиями, которые им предоставляют. То есть, организационный креатив и творческий прогресс, который я наблюдал, – я учился в Европе в конце 90-х, и я учился вот уже в начале 10-ых – огромный. Прогресс огромный, и там очень оперативно реагируют на всё. Наши ВУЗы пока менее динамичны. Поэтому я бы сделал то, что называется перезапуском Программы на новом качественном уровне.
В плане содержания, формы, увеличения количества теории?
Нет, увеличение количества разного рода практических занятий и проектов. Увеличение, скажем так, европейской составляющей. Вот эти практики и стажировки. В этом направлении. И, отбор, скажем так… отбор кадров. Должны попадать туда действительно мотивированные люди, заточенные на карьеру, которые хотят с помощью этой Программы развиваться. Был момент, когда в конце 90-х попадали, действительно, очень мотивированные ребята. Это было большой удачей тогда туда попасть. И потом надо понимать, что сейчас эта Программа сталкивается с очень большой конкуренцией, потому что есть огромное количество людей, которые сейчас едут… не огромное, но большое количество людей, которые едут туда учиться. Наши системы образовательных стандартов, они стали ближе к европейским. Существуют программы-конкуренты ВУЗов, специально ориентированные на различные совместные дипломы и т.д. То есть больше конкуренции. И поэтому Программа, конечно, должна претерпеть определённую трансформацию. Для этого у неё есть прекрасный фундамент для того, чтобы работать, может быть, на более высоком, качественном уровне. Она и сейчас очень хорошая. Но есть полная возможность стать ещё лучше, занять, может быть, более привилегированное положение благодаря названию «президентская». И здесь, конечно, власти должны придерживаться определённой политики. И если бы диплом выпускника служил не то чтобы только таким ключом, который открывает двери в определённые кабинеты, но и засчитывался бы в плюс, был бы таким определённым гарантом.
Наш Фонд совсем недавно подписал соглашение о сотрудничестве с Ленинградской торгово-промышленной Палатой, и я очень надеюсь, что в следующем году мы будем взаимодействовать в целях продвижения Программы. В частности, я знаю, что сегодня Палата насчитывает около пяти тысяч организаций-членов, и, соответственно, мы сможем популяризировать Программу и привлекать действительно мотивированных людей. Также хочется, чтобы от самой Палаты приходили в Программу молодые, перспективные кадры.
Я бы добавил ещё такую вещь, которая, на мой взгляд, должна сыграть большую роль и в повышении качества бизнес образования и его престижа, и того же самого престижа Программы. Во всех западных бизнес школах преподают люди не только с таким большим академическим «бэкграундом». Там преподают люди, сделавшие карьеру в менеджменте. Есть очень большое количество людей с успешной карьерой менеджера или предпринимателя. Это очень важно, потому что слушатели Программы видят перед собой крупных специалистов-практиков, которые, тем не менее, отлично могут преподавать. И вот это преподавание в бизнес школе считается престижным. А во Франции, например, занимать определённые топовые позиции в крупных корпорациях невозможно, если соискатель не имеет опыта преподавания в бизнес школе. Там логика какая? Если ты имеешь такой преподавательский опыт, значит, ты умеешь, можешь передавать знания и опыт своим подчинённым, их развивать и т.д. и т.п. Поэтому такие вот продвинутые карьеристы, они стремятся получить возможность преподавать. И в личном деле ставится пометка, что очень важно: это интересный человек, он не только умеет руководить, он ещё и умеет учить, подбирать кадры, это считается важным навыком для руководителя.
Мне кажется, что преподавание служит не только развитию карьеры. Это одновременно и самореализация. А Ваш опыт преподавания – это ещё один хороший пример, который может быть полезен другим.
Да!
Дмитрий, спасибо большое за интересную беседу!
Спасибо Вам!